Седьмого июня 1927 года на варшавском вокзале некий Борис Коверда шесть раз выстрелил из пистолета в полпреда (т.е. посла) СССР Петра Войкова. Две пули достигли цели, и через 50 минут он скончался в госпитале, куда его успели доставить. Рука героя-монархиста дотянулась до убийцы царской семьи, злорадствовали европейские газеты, – за пределами Страны Советов участие Войкова в казни царской семьи мало для кого было секретом.

Допрос террориста; Борис Коверда в полицейском участке (Википедия)

«Наш ответ Чемберлену»

К 1927 году положению Сталина завидовать не приходилось. Полный провал экономической политики, партийная оппозиция, набирающие силу «красные маршалы» и ближайшее окружение, которое только и ждет, когда он повернется к ним спиной. Единственная возможность сохранить власть (и жизнь) – максимально закрутить гайки, ужесточив режим как в стране, так и внутри партии. Нужен был повод.

23 февраля 1927 британский министр иностранных дел Чемберлен преподнес Сталину подарок: направил ноту советскому правительству, пригрозив разорвать отношения с СССР, если тот не прекратит подрывную деятельность – в том числе и в Великобритании. Грех было не воспользоваться таким сувениром. И в стране развернули масштабную пропагандистскую кампанию под девизом «Наш ответ Чемберлену!».

События того времени вошли в историю как «военная тревога». Казалось, на большевиков ополчился весь мир: в Европе и даже Азии показательно громили советские агентурные сети. В апреле китайская полиция разгромила советское полпредство в Пекине. 12 мая 1927 года в дело вступили британцы – полиция совершила в Лондоне налет на советское торговое общество «Аркос», а 27 мая британское правительство выполнило обещанное – разорвало отношения с СССР, предложив полпреду Розенгольцу вместе с сотрудниками покинуть страну в десятидневный срок. И тут – покушение в Варшаве: европейские газеты, вспомнив про выстрел в Сараево, заговорили о войне.

В отношениях с Польшей горшки были побиты и без Войкова: на границе двух стран фактически шла необъявленная война. Советы вели «активную разведку» – таким эвфемизмом в Москве именовали заброску в Восточную Польшу (Западную Белоруссию и Западную Украину) диверсионно-террористических групп под командованием чекистов и командиров Красной Армии. «Партизаны», типа Ваупшасова и Орловского, вырезали польских стражников, полицейских, «помещиков», сельских старост, мгновенно возвращаясь на советскую территорию в случае опасности. А в Варшаве местных террористов-коммунистов снабжали бомбами прямо из здания посольства. В свою очередь, поляки «асимметрично» опекали боевиков Савинкова.

Правда, к описываемому моменту самого Савинкова уже давно не было в живых – еще в 1924-м он был выманен на советскую территорию, захвачен, а затем успешно «самоубит» в мае 1925-го. И от его организации остались лишь ошметки и обглодки. В отличие, скажем, от Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) – эту монархическую организацию в Кремле и на Лубянке как раз считали за врага серьезного.

Главный противник

7 июня 1927 года полиция еще допрашивала неведомого стрелка, а Сталин уже знал все ответы на все вопросы, хотя и находился весьма далеко не только от Варшавы, но и от Москвы – в Сочи. Поздним вечером того дня, прочтя сухую шифровку о покушении, он тут же диктует Молотову директиву: «Получил об убийстве Войкова монархистом. Чувствуется рука Англии. Хотят спровоцировать конфликт с Польшей. Хотят повторить Сараево…» Но, строго указал вождь, с поляками ни в коем разе в жесткую конфронтацию не входить – с учетом реальной боеспособности Красной Армии это могло стоить дорого. «От нас требуется максимум осторожности. …Надо дать официальное извещение… с указанием, что общественное мнение СССР считает вдохновительницей убийства партию консерваторов в Англии…»

И наконец о главном – о тех самых гайках, которые срочно надо было начать закручивать: «Всех видных монархистов, сидящих у нас в тюрьме или в концентрационном лагере, надо немедля объявить заложниками. Надо теперь же расстрелять пять или десять монархистов, объявив, что за каждую попытку покушения будут расстреливаться новые группы монархистов. Надо дать ОГПУ директиву о повальных обысках и арестах монархистов и всякого рода белогвардейцев по всему СССР с целью их полной ликвидации всеми мерами». Ибо, с нескрываемым удовлетворением завершил вождь, «убийство Войкова дает основание для полного разгрома монархистских и белогвардейских ячеек во всех частях СССР всеми революционными мерами…».

Указания были исполнены незамедлительно: 8 июня 1927 года Политбюро ЦК ВКП(б) издало постановление «О мероприятиях в связи с белогвардейскими выступлениями». Поручив ОГПУ «принять решительные меры в отношении белогвардейцев»: «произвести массовые обыски и аресты», «опубликовать сообщение ОГПУ с указанием в нем на произведенный расстрел 20-ти видных белогвардейцев», «согласиться с тем, чтобы ОГПУ предоставило право вынесения внесудебных приговоров вплоть до расстрела…».

Первую партию «белогвардейцев» бессудно расстреляли уже вечером 9 июня. А всего в те дни ОГПУ произвело по всей стране 9 тысяч арестов «бывших людей». Когда председатель ОГПУ Менжинский уведомил Политбюро, что «ОГПУ предполагает число расстрелянных ограничить сравнительно небольшой цифрой» и вообще слегка сбавить темпы, то получил недвусмысленную отповедь Сталина: повальные аресты продолжить. Используя их еще и «для развития системы добровольчества среди молодежи в пользу ОГПУ и его органов».

Но главным объектом атаки были не «домашние» монархисты, а закордонные – тот самый РОВС. Если на момент создания РОВСа (1924 год) в нем было порядка 40 тысяч человек, то к 1929 году его возможности оценивали уже в 50–60 тысяч «штыков». Мало? Но это же были офицеры и солдаты, дисциплинированные, сплоченные в подразделения, в активе которых был отменный боевой опыт, качественная подготовка и хорошая физическая форма. Превосходный профессиональный мобилизационный контингент, в любой момент способный стать армией. Или – острием армии вторжения.

Чужой среди своих

…Войкова хоронили торжественно: воинские почести, траурные марши, гроб на артиллерийском лафете, митинг, Кремлевская стена. Однако некролог «Правды» обезличен и сух до необычайности: советские вожди явно скорбели не по самому убиенному, а отдавали должное его статусу – Войков не был для них «своим». Советские энциклопедии услужливо сообщали, что до 1917-го Войков вообще был меньшевиком. Порой внимание акцентировали и на том, что хотя Войков и вернулся в Россию после февраля 1917-го в «пломбированном» вагоне, но не с Лениным, а с лидером меньшевиков Мартовым…

Петр Войков родился в 1888 году в семье, как утверждал советский дипломат (и невозвращенец) Григорий Беседовский, «директора керченской гимназии, махрового монархиста и члена «Союза русского народа». Советская литература твердила, что с гимназических лет Войков – активный деятель подпольных социал-демократических кружков. Правда, в Крыму их тогда практически не было, зато активно действовали социалисты-революционеры.

Войкову приписывают организацию покушения в 1907 году на ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Поскольку известно, этот теракт совершил один из эсеровских «летучих отрядов», так что с партийной принадлежностью Войкова все ясно. Боевое эсеровское прошлое чувствовалось в Войкове буквально до последнего: будучи уже смертельно раненым, он, выхватив пистолет (дипломат с пистолетом в кармане!), стал отстреливаться.

Для «настоящих» большевиков Войков так и остался чужим, а после Октября партийные кадровики и вовсе поставили на нем крест – из-за того самого путешествия в одном вагоне с Мартовым. Отсюда и его неустанное стремление любой ценой доказать «я – свой!». Именно Войков в Уралсовете яростнее всех требовал казни царской семьи: предлагал расстрелять всех на берегу реки, привязать к ногам гири и утопить. Напросился и на поход в ипатьевский подвал, надеясь лично убить бывшего царя, чтобы наверняка войти в историю.

По его словам, все испортил «скотина, мясник, идиот» Юровский, сразу застреливший Николая и превративший «торжественный исторический акт» в мясницкую бойню. Пришлось Войкову в общей куче расстрельщиков беспорядочно палить по императрице, детям, прислуге, добивая их выстрелами в голову и докалывая штыками. Самая тяжелая работа, как Войков не без содрогания поведал Беседовскому, состояла в разрубании трупов… Но, хоть и содрогался, участием в бойне похвалялся, демонстрируя снятый с пальца императрицы перстень с рубином и пистолет, из которого стрелял.

После цареубийства Войкову хотелось «живого дела», славы, почестей, чинов, а пришлось прозябать в потребкооперации. Впрочем, «екатеринбургские мясники» вообще оказались не в фаворе – это же из-за них, не сумевших сработать «чисто», кремлевская номенклатура на долгие годы оказалась невыездной.

На дипломатической работе в Варшаве Войков проявлял гиперактивность, лично участвуя в вывозе провалившихся агентов, например, или в утилизации ненужного «специмущества» – лично топил бомбы в Висле. Апофеозом его деятельности стала несанкционированная попытка подготовить покушение на польского лидера Юзефа Пилсудского. Образ жизни советского посла трудно было не назвать авантюрным. В Москве больше расстраивались, правда, из-за растраты нескольких тысяч казенных долларов.

Вопрос о его отзыве – с неизбежным «разбором полетов» по партийной линии и оргвыводами – полагали почти решенным. Но, как иронично заметил Беседовский, «выстрел Коверды избавил его от этих неприятностей» – к всеобщему удовлетворению.

Террорист за 200 злотых

Принеся Москве положенные извинения, Варшава быстро провела процесс над Ковердой. Его судили 15 июня 1927 года, той же ночью приговорив к бессрочным каторжным работам. Одновременно суд просил Президента Польши смягчить наказание до 15 лет. Президент смягчил. В 1937 году, отсидев 10 лет, Коверда вышел на свободу по амнистии. Умер в 1987-м.

В нашей литературе его упрямо называют белоэмигрантом, белогвардейцем, монархистом и мстителем за царскую семью. Но в Польше Пилсудского никаких «белых» монархистов быть не могло по определению: их, как и прочих борцов за «единую и неделимую», удалили оттуда давно и сразу. Ведь и сам Юзеф Пилсудский свыше 30 лет неистово боролся с Романовыми – в том числе с оружием в руках.

Понятно, что Коверда, родившийся в 1907 году, никак не мог быть «белогвардейцем» – хотя бы в силу своего возраста. Как и эмигрантом – он полноценный польский гражданин, уроженец Вильно.

На суде Коверда стоял на том, что убил Войкова как «представителя международной банды большевиков»: «Вот в газетах пишут, что я монархист. Я не монархист, а демократ. Мне все равно: пусть в России будет монархия или республика, лишь бы не было там той банды негодяев, от которой погибло столько русского народа». Уже в 1984 году Коверда написал, что действия большевиков его возмущали, а тут еще «на должность советского посла в Варшаве был назначен Войков, известный большевик, проехавший в свое [время] через Германию в запломбированном вагоне, вместе с Лениным, и роль которого в убийстве Царской Семьи… была известна…». Судьба царской семьи, конечно, ужасна, но, как известно, в Польше 1927 года этот тренд не был популярен.

На самом деле «монархист» Коверда – «потомственный» эсер! Членом партии социалистов-революционеров – с «довоенным» стажем нелегальной работы – был его отец Софрон Коверда. В 1921 году, вернувшись из Советской России в Польшу, Коверда-старший тут же примкнул к Савинкову. И, как показал в суде, стал издавать газету «Крестьянская Русь» – орган организации Савинкова.

Сам Борис подрабатывал в газете «Беларускае Слова» – тоже эсеровское издание, хозяин которого, Арсений Павлюкевич, был сподвижником Булак-Балаховича – союзника Савинкова по борьбе с большевиками. Именно этот Павлюкевич, как на склоне лет признал Коверда, и сыграл роль искусителя. Другим своим учителем Коверда считал есаула Михаила Яковлева – бывшего командира «Волчанского партизанского отряда», участники которого отличились по части еврейских погромов и насилия над мирным населением. Есаул тоже оказался издателем – газеты «Новая Россия» эсеровско-савинковского оттенка.

«Мысль о возможности покушения на Войкова, – писал Коверда в 1984 году, – поднималась в моих беседах с Павлюкевичем и Яковлевым все чаще и чаще, и в конце концов, к началу 1927 г., я выразил желание совершить это покушение. Павлюкевич согласился предоставить необходимые средства, а Яковлев должен был оказать содействие в организации покушения». Средства – 200 злотых, содействие – врученный есаулом пистолет с десятком патронов. Итак, за выстрелами Коверды стояли конкретные люди, и не монархисты: гимназист-недоучка стал орудием в руках ошметков савинковской организации, оставшейся без покровителя, руководителя и финансиста.

Из обвинительного акта: «…Посланник СССР Петр Войков… прибыл на главный вокзал для встречи возвращавшегося из Лондона через Берлин полномочного представителя правительства СССР в Лондоне Аркадия Розенгольца. …Оба вышли на перрон к скорому поезду, отходящему из Варшавы… В тот момент, когда посланник Войков с Розенгольцем находился около спального вагона этого поезда, раздался револьверный выстрел, направленный в посланника Войкова.

Стрелял неизвестный мужчина. Войков отскочил, бросился бежать; нападающий стрелял ему вслед, в ответ на что Войков вынул из кармана револьвер, обернулся и несколько раз выстрелил в нападавшего, затем стал падать… Нападавший, увидев приближавшуюся полицию, по требованию которой он поднял руки вверх и бросил револьвер на землю, отдался добровольно в руки полиции, заявляя, что он – Борис Коверда и что стрелял, желая убить Войкова в качестве посланника СССР, дабы отомстить за Россию, за миллионы людей».

Итак, исполнителя обеспечили оружием, базой, явками, сведениями об объекте. Сам он – под предлогом получения визы в СССР – посетил советское представительство, где вблизи присмотрелся к своей «мишени» – Войкову. Вывод Коверды в точку исполнения поражает своей четкостью: на перроне он возник день в день, час в час, минута в минуту с объектом. Поразительная проницательность!

На фото: Варшавские проводы: гроб с забальзамированным телом Войкова выносят из госпиталя Младенца Иисуса для отправки на вокзал (фото РИА «Новости)

Необычно и поведение стрелка. Перед ним сразу две значимые мишени – еще и Розенгольц! Но он, не соблазняясь возможностью смахнуть с доски сразу две фигуры, дисциплинированно валит лишь заданную. А ведь для любого борца с большевизмом Розенгольц «вкуснее» Войкова – он много выше него в большевистской иерархии, поскольку не только экс-полпред в Лондоне, но еще и руководитель тамошней резидентуры Разведупра РККА, бывший член Реввоенсовета Республики и РВС ряда фронтов и армий, бывший начальник и комиссар Главного управления Рабоче-Крестьянского Красного Военно-Воздушного Флота, просто мечта террориста. Но – не поляков...

Арест и вовсе происходит так, словно Коверда отрепетировал его. Ни малейшего волнения и попыток скрыться, строго выверенные жесты, ни одного лишнего движения, руки – на виду, пистолет – на земле, четкое следование всем приказам полиции, заготовленная реплика-пояснение.

Вопросов осталась масса. Кто нашел Коверде сразу четырех адвокатов – самых блестящих и дорогих? Кто оплатил их гонорар? Как вышло, что своим выстрелом Коверда оказал услугу польскому государству, дав «асимметричный» ответ на кремлевскую «активную разведку»? И личное одолжение Юзефу Пилсудскому...

В сухом остатке выходит, что это не импровизация кустарей-одиночек, а настоящая спецоперация: искусная, тонкая и подлая, проведенная польскими спецслужбами под «чужим флагом», если и не напрямую, то уж точно не без участия их сотрудников. В общем, сошлось у всех: у «юноши бледного» кипел его разум возмущенный, бандиты-«газетчики» просто очень хотели кушать, а чинам польской тайной полиции нужен был служебный рост.

Но больше всех от этой многоходовки выиграл, разумеется, Сталин. Он получил идеальный повод предельно закрутить гайки. Пальба на варшавском вокзале тут же аукнулась расстрельными залпами в СССР и развертыванием первой серии масштабных репрессий. Сталин решил самую кардинальную из своих тогдашних задач: сохранил власть, не дав никому шанса перехватить ее.

Владимир ВОРОНОВ, «Совершенно секретно», No.6/289