28-летний Павел Ходорковский не был на своей родине, в России, уже десять лет — слишком велик страх, что его может постичь та же участь, что и отца. Бывший олигарх и глава "ЮКОСа" Михаил Ходорковский сидит в тюрьме с октября 2003 года, а его сын Павел руководит Institute of Modern Russia в Нью-Йорке и надеется, что положение прав человека в России скоро изменится к лучшему. Об этом он рассказал в интервью Die Welt.
- Господин Ходорковский, как идут дела у Вашего отца?
Последний раз я говорил с ним две недели назад, тогда все было хорошо. Мы можем созваниваться каждую вторую субботу по 15 минут. Он был счастлив, когда узнал, что скоро станет дедушкой.
- Он рассказывает о тюремных условиях?
Он не говорит об этом, хотя я все время спрашиваю. Скорее всего, он не хочет тратить на это драгоценное время телефонных разговоров.
- Известность вашего отца дает ему преимущества в тюрьме?
Наоборот. Известность моего отца, скорее, ухудшает его положение в тюрьме. В отличие от других заключенных, он никогда не мог достать себе запрещенный на зоне мобильный телефон. Не разрешаются ему и разговоры по видеосвязи с родственниками — руководство колонии боится, что кто-нибудь взломает соединение, и картинки бесконтрольно просочатся наружу.
- Почему ваш отец не уехал за границу, когда была возможность?
Тогда мой отец вполне осознавал опасность ареста. Но одновременно у него была вера в российские демократические институты, и он был убежден, что в суде сможет доказать свою невиновность. Единственное, чего он не учел, что государство уже подчинило себе судебную систему.
- Сегодня ваш отец критикует систему, которая когда-то помогла ему разбогатеть. Не лицемерно ли это немного?
Определенное лицемерие в этом, конечно, есть, это признает даже мой отец. Но разумеется, надо также заметить: он богател, используя пробелы в законе в середине 1990-х годов. С сегодняшней точки зрения определенные деловые приемы, как обращение к налоговым "оазисам", могут показаться неэтичными. Но факт — он не нарушал действующие тогда законы. Тогда частный сектор России развивался настолько неистово быстро, что законодательство еле успевало хромать сзади.
- Сегодня, напротив, Путин, кажется, твердо держит под контролем всю страну. Что беспокоит вас больше всего?
Больше всего меня беспокоит разложение принципа правового государства. Потому что это — основа, на котором держится демократическое государство. В течение прошедших 10 лет в России юридически были разрушены крупные предприятия, выгоду от этого получили либо функционеры, либо конкуренты. Одна из самых больших проблем сегодня состоит в том, что судебная система перестала быть независимой. Буйство коррупции — логичное следствие этого явления. Вместе с этим, естественно, отсутствует подотчетность госслужащих. Кто не боится штрафа, тот бесстыдно наживается.
- Как коррупция отражается на отдельном гражданине?
Результат широко распространенной коррупции — это сенсационное недофинансирование социальной сферы, которая должна заботиться о российских гражданах. Если примерно 30% валового национального продукта просачивается в темные каналы, то на финансирование общественных услуг, соответственно, остается меньше денег. Из-за этого растет недовольство населения и снижается популярность правительства.
- Но сам Путин по-прежнему популярен?
Сам Владимир Путин живет за счет своего образа могущественного руководителя, многие россияне почитают его. Правительство и правящая партия, наоборот, сильно теряют свою популярность.
- Если недовольство русских правительством так велико – почему они больше не идут на улицу?
Я сам об этом сильно жалею. Россияне не готовы к революции. И к серьезным, глубоким реформам они тоже не готовы. В общем и целом население разочаровано, вряд ли кто-то полагает, что все действительно может быстро измениться. Авангард общества, в последние два года частично выходивший на улицу, вынужден был признать: даже если на демонстрацию можно собрать 120 тыс. человек, правительство не отреагирует на это ощутимыми реформами. Сначала власти давали демонстрантам свободу действий, чтобы дать выход общественному недовольству. Между тем, Кремль берет на вооружение новую тактику: бескомпромиссное подавление протестов.
- С какими последствиями?
Большинство людей больше не осмеливаются выходить на улицу из страха быть арестованными. Даже те, которые считают, что протесты должны продвигаться, разочарованы. Кремль изменил закон о митингах. Сегодня каждый, кто идет на демонстрацию, нарушает какой-либо закон. Тем, кто продолжает выходить на улицу, нужно много мужества.
- Кто должен противостоять Путину? Ведь оппозиция в России сильно раскололась.
Фрагментарность русской оппозиции — это ее самая большая слабость. Сегодня нет ни одного представителя, который мог бы повести за собой абсолютное большинство. Эти группы всегда обращаются к только отдельным частям населения. То, что нам нужно — это поколение молодых политических руководителей.
- Является ли Навальный одним из них?
Алексей Навальный действительно представляет собой нечто вроде острия этого движения. Предвыборная борьба за пост мэра Москвы привела к появлению новых стандартов конкуренции с политической основой. Навальный вышел к людям и сагитировал сторонников, набрав таким образом 27% голосов. Разумеется, нельзя упускать из виду, что явка на выборах была всего 32%. Народ в России, очевидно, утратил доверие к избирательной системе.
- Что должно было произойти, чтобы россияне поверили в свою демократию?
Наверное, это прозвучит немного наивно, но я действительно верю в привлекательность яркой марки. До сих пор мы видели оппозицию, которая делает самые разные политические предложения. Но Россия — это не Германия, русские не привыкли к плюрализму. Им нужны узнаваемые и сильные альтернативы. Только если оппозиция объединится и бросит вызов Путину во главе с единственным, сильным оппозиционным кандидатом, появится надежда на перемены.
- Что должен сделать Запад, чтобы ускорить эту перемену?
Роль Запада здесь состоит, на мой взгляд, прежде всего, в том, чтобы стать привлекательным образцом для подражания. Все-таки причина, по которой некоторые русские верят в демократическое будущее своей страны — они путешествовали за границей и насладились преимуществами свободного общества, которое хотят видеть у себя дома.
- Но должна ли Европа ограничиваться только ролью образца?
Европа может сделать еще кое-что, чтобы ускорить демократическую перемену в России. Довольно эффективно обличение российских пороков. Кроме этого, может помочь моральная поддержка оппозиционных кандидатов, а вот финансовая, наоборот, будет только разжигать национальные реакции.
- Нужно ли Ангеле Меркель более отчетливо и открыто критиковать Владимира Путина?
В этом вопросе мне очень нравится федеральный канцлер. Она одна из немногих европейских лидеров, оставшаяся последовательной в своем отношении к Путину. Естественно, ее критика ситуации в России могла бы быть более отчетливой. Но с другой стороны, Меркель точно знает: бессмысленно критиковать Путина публично, потому что он принимает ее лично. И это помогает оказывать гораздо более сильное давление.
- Но и это, кажется, не произвело большого эффекта. На каком языке говорить с Путиным?
Естественно, такие меры наказания как, например, запрет на въезд в ЕС для российских чиновников, замеченных в нарушении прав человека, имели бы хороший эффект. Но в конце концов, менее конфрантационные шаги будут более эффективными. После того как в 2006 году Москва на время приостановила экспорт российского газа из Украины в Европу, Федеративная республика отреагировала очень быстро.
- Верите ли вы в то, что в следующем году вашего отца выпустят на свободу?
Основываясь на тех фактах, что есть сегодня, я очень сомневаюсь в том, что в следующем году моего отца освободят. В стране, где нет принципа правового государства, новое обвинение придумать легко.
- Планируете ли вы вернуться в Россию?
Если мой отец действительно окажется на свободе, я буду там, чтобы встретить его из тюрьмы. Но я не могу представить себе, что снова буду жить в России. Для меня там нет никаких профессиональных перспектив.
- Но кто должен направить Россию на правильный путь, если такие люди, как вы, остаются за границей?
Я хотел бы, чтобы ответ на этот вопрос был прост. После всего, что мы пережили, я хочу дать своей семье возможность жить без страха и на свободе.
Источник: dosye.info
